С октября 1917 г. идеи Маркса, провозглашенные в 1848 г., стали в России государственной идеологией. «Созидательную» энергию правящая партия направила на переустройство общества, «всецело полагаясь на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом современных действий и взаимного обмена мнениями». Пролетариат использовал «свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата».
Идея обобществления, одна из главных стержней политики большевиков, демонстрировала свою силу, начиная с октября 1917-го. Удельный вес обобществления в национальном доходе составил:
1917 г.- 15%. 1924 г.-35%. 1928 г.-44%. 1937 г. - 99%. 1954 г.-100%
Английский философ и историк Бертран Рассел в 1920 г., после встречи с вождем мирового пролетариата, характеризовал В.И.Ленина как «крайне самоуверенного», несгибаемого ортодокса-марксиста, который не мыслил пути в светлое будущее без насилия. Марксист-ортодокс не мог «поступиться принципами». Поэтому и новая экономическая политика была лишь временным отступлением, одним из эпизодов общей стратегии большевиков, маневром для выживания. Принципиально структура власти не изменилась, кооперация (на которую официально делало ставку большевистское руководство) продолжала влачить жалкое существование под «колпаком» у ее идеологов. Не было главного, не было свободы, не было частной собственности, а где нет свободы и частной собственности, там нет и кооперации.
Повторим, нэп рассматривался как некий переходный период для накопления сил. Как долго позволяли большевики проявлять терпение к «буржуазным формам хозяйствования» показало время: в 1921 г. увеличились репрессии против старых кооператоров, капитализм был допущен в пределах, «нужных» для большевизма. Допущение проходило под зорким оком правящей партии: действовали декреты об административной высылке, о внесудебной расправе и др. V Конгресс Коминтерна подтвердил позицию о новой экономической политике, как о временной уступке: «Мы новую экономическую политику рассматривали исключительно с точки зрения ее политической целесообразности, как политическую уступку мелкой буржуазии. Мы не думали, что новая экономическая политика сама по себе целесообразна и рациональна, но считали, что мы должны были ее вести из политических соображений».
Советская кооперация периода «военного коммунизма» — орган классового распределения потребительных товаров. За кооперацией нэповского периода оставалась неизменной распределительная функция. В 1930-е гг. потребительская кооперация окончательно утратила интерес со стороны пайщиков, превратилась в государственную систему. Постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР (сентябрь 1935 г.) закрепило за ней поголовное и повсеместное обслуживание всех жителей сельской местности, — и все это в условиях отсутствия транспорта, связи, дефицита товаров — извечных спутников советского планового способа хозяйствования.
Советская потребительская кооперация, возглавляемая Центросоюзом, построена была по всем правилам бюрократического аппарата, по не выражала интересов рядовых пайщиков, заинтересованных в самодеятельном развитии сельскохозяйственной деятельности.
Центросоюз, а в его лице вся советская кооперация, находился под прессом государственных и партийных структур. Управление им, в лице верхушки аппарата, повторяло общегосударственную модель, где не было места рочдельским принципам. Взаимоотношения «низшего звена» потребительных обществ с руководством строились через систему постановлений и циркуляров.
Изменилась и собственно «самодеятельная» природа самой кооперации. Паевые взносы как изначальный принцип формирования капитала составляли мизерный процент (чуть более 2,2%) оборотных средств. По своим задачам и функциям кооперация перестала быть защитницей пайщиков. Формула кооперации (капитал + труд) не работала. Нарушен был главный принцип деятельности кооперативного предприятия, сами рабочие не являлись пайщиками. Это приводило к юридической неясности: кто же хозяин прибыли — пайщики или трудовые коллективы?
Источники прибыли — торговля, отчисления от прибыли — пополняли оборотные средства. Однако вся система отчислений государству не оставляла никаких перспектив для развития предприятия. Советская потребительская кооперация являлась слабой хозяйственной организацией с абсурдной рентабельностью производства. Расчет с вышестоящими структурами управления обескровил и без того минимальные доходы: выплаты госбанку, вышестоящим союзам в централизованные фонды, отчисления в основной (уставной) фонд съедали все свободные средства. Остатки прибыли после столь грабительской «дойки» уходили на выплату дивиденда, отчисления в фонд стимулирования пайщика (премии), в статью финансирования капитального вложения (строительство, реконструкция, оснащение материально-технической базы торговли).
Пайщики платили за доставляемые им товары в кооперативный магазин (лавку), за так называемые «накидки» на розничную цену товаров, за транспортные расходы по доставке товаров в сельскую глубинку. Удельный вес таких «накидок» на розничную цену доходил до 50%. С отменой «накидок» сельпо и райпо столкнулись бы с такими проблемами, которые неминуемо привели бы их к финансовому краху. Таковы парадоксы так называемой советской кооперации, защитницы интересов политической системы и чиновников — управленцев, а не пайщиков.